Я наскоро сочинил, как Безымянка спасла заблудившегося котенка по прозвищу Чело Азул. История имела успех, и слушательница потребовала еще одну, но я возразил, что уже поздно. Тогда она внезапно спросила, женаты ли Бургер Кинг и Дейри Куин. Улыбнувшись ходу ее мысли, я заверил, что да, женаты, а Мэдди спросила, счастливы ли они.
Бывает такое ощущение, словно оторвался от корней и тебя носит по свету, как песчинку. Бывает, чувствуешь себя безнадежным чужаком. Но невинность ребенка возвращает тебя в этот мир и надежно прикрывает щитом радости. Я понял это поздновато, но все-таки не слишком поздно. Никогда не бывает слишком поздно. Жаль, что моей девочке предстоит узнать правду об этом мире. Знаю одно: я не стану учить ее чему бы то ни было. Ко мне намертво прилипла грязь всех дорог, которыми довелось пройти, и всего, что пришлось узнать. И нет ничего, что хотелось бы передать дочке по наследству. Наоборот – пусть лучше она меня учит!
Так что я сказал ей: да, Бургер Кинг и Дейри Куин счастливы, они живут друг с другом в мире и радости. Пусть и она радуется своим историям и сказкам, пока верит в них. Ибо – я слишком хорошо это знал – скоро она с ними расстанется.
Пожелав дочке спокойной ночи, я почувствовал себя одиноким и бесприютным. Я ведь совсем недавно расстался с ней, мы провели вместе две недели, Мэдди привыкла видеть меня каждый день, а я привык видеть ее. Я забирал ее из детского сада, наблюдал, как она плавает, несколько раз готовил ей обед в недорогой однокомнатной квартире, которую снял неподалеку от аэропорта. Вечерами, когда ее мать играла в казино в покер, я отводил Мэдди домой и передавал на попечение жившей с ними няни.
Я стал для нее открытием! Первые четыре года своей жизни она ничего обо мне не слышала, а я ничего не слышал о ней. В этом заключались и очарование, и трудность наших отношений. Отцовство свалилось на меня как снег на голову, я упивался им и из кожи вон лез, чтобы оказаться на высоте. А у Мэдди неожиданно объявился новый защитник, который то появится в ее жизни, то исчезнет. Лишний поцелуй в щечку, лишняя ласка. Но знала она и то, что этот внезапно возникший откуда ни возьмись дядя приносит ее матери много горя и слез. Мы с Элеонор скрывали от дочери наши стычки, порой довольно бурные, но стены иногда бывают слишком тонкими, и к тому же дети, как мне пришлось убедиться, – лучшие психологи. Отменные толкователи звуков, что издают струны человеческой души.
В свое время Элеонор Уиш утаила свою главную тайну. Дочь. В тот день, когда она наконец познакомила нас, я решил, что в мире все устроено правильно. По крайней мере в том мире, в котором живу я. В темных глазах девочки – моих глазах! – я нашел свое спасение. Чего я не разглядел в тот день, так это трещин. Подводных ям. А они были глубоки. Самый счастливый день моей жизни стал началом самого ужасного ее периода. Близилось время, когда открылась завеса над всем тем, что так долго от меня скрывали. Тогда мне казалось, что я получил все, о чем мечтал, но мне предстояло убедиться, что я слишком слаб. Я не смог сохранить дар, а всего-то требовалось – закрыть глаза.
Другие люди – они лучше меня – простили бы. А я нет. Я ушел из дома, где жили Элеонор и Мэдди. Однокомнатная квартира, что я снимаю в Лас-Вегасе, расположена прямо напротив аэропорта, где приземляются частные самолеты игроков – миллионеров и миллиардеров и откуда лимузины, мягко шелестя шинами, стремительно несут их в казино. Одной ногой я в Лас-Вегасе, другой здесь, в Лос-Анджелесе, городе, который я никогда не смогу покинуть, разве что вперед ногами.
Пожелав мне спокойной ночи, Мэдди передала трубку матери, которая, как ни странно, оказалась дома. Сейчас наши отношения достигли точки кипения. И все из-за малышки. Мне не нравилось, что она живет с матерью, которая ночами работает в казино. Мне не нравилось, что она ужинает в "Бур-гер Кинг". И мне не нравилось, что она растет в городе, где царствует порок.
Но изменить я ничего не мог. Знаю, что кажусь нелепым, ведь и сам живу там, где преступление поджидает тебя за каждым углом и где воздух буквально пропитан ядом. И все равно мне не нравится место, где растет моя дочь! Это – как тонкое различие между надеждой и желанием. Лос-Анджелес – место, которое дарит надежду. В нем сохраняется какая-то чистота, и она помогает дышать здешним грязным воздухом. А Вегас – нечто иное. Мне кажется, город пробуждает желание, а этот путь тупиковый. И я не хочу, чтобы моя дочь шла по нему. Я даже не хочу, чтобы по нему шла ее мать. Я готов ждать, но не до бесконечности. Чем больше времени я провожу с дочерью, чем ближе узнаю ее и чем сильнее начинаю любить, тем быстрее испаряется мое смирение, – так провисает веревочный мост, натянутый через пропасть.
Говорить нам с Элеонор почти не о чем, и беседа получилась короткой. Я сказал, что навещу Мэдди при ближайшей возможности, и повесил трубку. Услышав сигнал отбоя, испытал незнакомую боль. Боль не одиночества или опустошенности. К ней я привык и научился справляться. Эта боль смешивалась со страхом за нечто очень дорогое. За будущее существа, ради которого без малейших колебаний отдам собственную жизнь.
Паром, первый по расписанию, доставил меня в Каталину в половине десятого утра. Еще в пути я позвонил по мобильнику Грасиэле Маккалеб, чтобы она подошла к причалу. День выдался солнечный, воздух был прян и свеж, не то что городской смог. Габриэла ждала меня у ворот, вместе со всеми встречающими.
– Доброе утро, – улыбнулась она. – Спасибо, что приехали.
– Не за что. Спасибо, что встретили.